понедельник, 27 апреля 1998 г.

Как я был принят за террориста

Весна 1998 года, аэропорт Хитроу, через который я возвращаюсь в Россию после конференции. До теракта 11 сентября ещё более двух лет. Меня гоняют многократно через рамку (я, в то время неопытный ещё путешественник, не знал, что их фунты и стерлинги надо вынимать из карманов); мой рюкзак в это время просвечивают. Краем глаза замечаю, что ленту с багажом остановили, и вокруг рюкзака наблюдается нездоровая кутерьма.

Наконец рамка пройдена и меня приглашают к монитору (рюкзак оттащили в сторону). "What is this?" - спрашивает меня строгая английская леди, указывая на нечто Г-образное и чрезвычайно электронно-плотное на снимке моего рюкзаке. Я разглядываю изображение и так и этак и ничего не могу понять -- ЧТО ЭТО?!!. Видя, что охранники волнуются, пытаюсь их успокоить, но от волнения говорю что-то не совсем то: "It should not by my gun!" (не думаю, что это мой пистолет...). Народ напрягается и меня просят вытащить все из сумки. Я берусь за молнию, и в этот момент охранник за моей спиной отчетливо клацает затвором автомата. Я обнаруживаю, что позиционирован так, что бы пули, в случае чего, никого, кроме меня, не задели. Медленно-медленно начинаю выкладывать вещи из рюкзака. Выложил вроде все и с ожиданием смотрю на охранников. Все выкладывай, все - говорят они мне. Что бы продемонстрировать, что я выложил все, беру рюкзак, переворачиваю его кверх ногами и трясу. Бам! - на досмотровый столик со звоном падает надежная советская цельнометаллическая ручка от моей общажной двери. Смотрят. - WHAT IS THIS? - This is a door handle... Тупо пялятся на меня некоторое время, потом отпускают с миром.

Ну не объяснять же им было, что дверь без этой ручки, которая выпадает, только отверткой определенного размера открыть можно. А починить все руки не дойдут.

пятница, 27 февраля 1998 г.

Из старого -- депрессивные сказки

Вот жил человек, который очень много спал. Бывало, откроет он глаза рано-рано утром, посмотрит вокруг, отвернется к стенке и опять засыпает.

А вот жил еще на свете очкарик, который страсть любил объявления читать. Как увидит где какое объявление, так шасть туда и ну давай читать. И вот раз шел он весной по улице. Птички, капель... А надо сказать, что очки он дома забыл, но все-таки разобрал на стене белое пятно. Ну, думает, объявление. Подобрался поближе и давай по строкам пальцем водить. А там написано: "Осторожно! К стене не подходить -- сосульки!" Тут-то очкарика и прихлопнуло.

А один теоретик всю жизнь формулы выводил. Каждый день приходит с утра в институт и начинает формулы выводить. А под вечер бледный становится и хмурый, начинает бумажки рвать и в сердцах в корзину для мусора кидать, а то и в коридор. Ну и не удивительно, нажил он себе язву. А сосед этого теоретика, экспериментатор, формул выводить не любил. Он любил иногда водки c пельмешками выкушать. И как то раз встретились теоретик и экспериментатор и давай почему-то о смысле жизни говорить. И горько заплакал теоретик. Да и как тут не плакать: нельзя ему пельмешки под водочку, язва-с. А еще жил человек, который очень боли боялся. Так и говорил бывало: я бы давно удавился, да только очень боли боюсь.

А вот жил один человек, который очень вольно с мыслями обращался. Как заметит мысль какую, так ухватится и играться с нею начинает: подкинет, перевернет, а то и, сказать страшно, наизнанку вывернет. Ну и мысли, конечно же, обращения такого не стерпели: как-то враз навалились всем скопом и ну давай в башке тесниться да кривляться. Тут то человека энтого и увезли в психиатрическую.

А вот жил еще на свете физик, который жутко хотел формулу красивую придумать. Симметричную такую, чтоб много всего разного объясняла, следствия чтоб выводить можно было. Сидел он как-то, думал, да мимоходом и открыл невзначай перпетуум мобиле. Ну тут коллеги набежали, давай руки ему трясти, в воздухе качать. А он отбивается, орет благим матом, мол, не хочу перпетуум мобиле, формулу хочу симметричную. Тут директор института набежал и устроил ему разгон с выволочкой. Мораль: коль перпетуум мобиле открыл, так не выеживайся, а изволь улыбаться, кланятся, и коллеге ручку жать.

А вот как-то сидели на заседании двое маститых ученых и отстаивали свои точки зрения. И вдруг как заспорят, кто из них умнее. Да так горячо, что один другому голову стулом проломил, а потом и сам гигнулся из-за инфаркта на нервной почве. Тут один молодой ученый встал и говорит: так они мою точку зрения и не услышали, так и не узнали, что оба дураки. Может, оно и к лучшему.

А вот жил еще на с свете человек, который все знал. Что его не спроси, посмотрит он на тебя, и заткнешся ты и уйдешь с чувством просветления. И вот раз шел человек этот весной по улице, подскользнулся, улыбнулся мудро, упал, сломал шею, еще раз улыбнулся, и умер. А вот если бы человек этот в Австралию эммигрировал, как ему еще 1994-м году предлагали, так глядишь, еще бы и сейчас улыбался бы мудро и печально.

А вот был еще один человечек, который думал, что у него талант есть. Сядет бывало с утра за стол, и ну давай в себе рыться, талант искать хоть завалящий какой. Как-то раз переходил человечек дорогу и вдруг показалось ему, что нашел он талант свой. Ну вот он, точно! Нагнулся человечешко, остановился, рот разинул,.. тут его грузовиком и задавило. Так и не узнал человечек, что не было у него никакого таланта. Может, оно и к лучшему. А вот жил еще человечек, который очень влюбчив был. Как влюбится бывало, так ходит долго, трепетативный такой, ночи не спит, все стихи сочиняет. Потом цветы дарить начинает, взором томным смотрит, ночами под окошком вздыхает, предмету своему спать мешает... И как назло, что-нибудь, да приключится. То она другого любит, то он глупость какую сделает... Ну тогда человечек начинает руки ломать, ночи не спит... Эдак с полгодика. А потом опять влюбляется.

А один молодой человек на концерты И.С. Баха ходил. Не то, что бы он Баха сильно любил или там музыку классическую, просто он за шибко культурной девушкой ухаживал. И вот раз спит он себе спокойненько на концерте, но все честь по чести, глаза открыты. И вдруг в рот ему муха возьми да залети. Он конечно заорал как, рукерьями замолотил... Публика вокруг зашикала, конечно, а он их всех по матери, а девушку свою дурой назвал... Противно ведь, когда муху проглотишь.

А вот был еще один человек, который все сомневался, правильно ли он профессию выбрал. Как печенка у него зашалит, или не выспится, так и начинает сомневаться.

А еще был человек, который очень любил злобствовать. Бывало как начнет с утра ругаться: то ему не так и это не этак. Только человечек этот вовсе за собой и не подозревал, что есть он попросту злобная и желчная личность. Сядет он иногда на стульчик и плачет горючими слезами.

А вот был еще один человек, который очень любил шелуху обдирать. Как бывало увидит какое явление, так на него и накидывается. Шелуха в разные стороны летит, одно ядро голое остается. И вот раз увидел он что-то и ну давай обдирать. И надо же, увлекся, все ободрал, ничего не осталось. Тут-то его и увезли на карете в психиатрическую.

А вот один человек очень часто болел. Как заболеет, бывало, ходит такой бледный, лицо бледное, осунувшееся, в глазах страдание светится. А лечиться он никогда не лечился: знаю, говорит, я этих докторов. Поболеет и выздоровеет. И ходит бледный такой. И как-то раз заболел он, и надо же, раздуло ему щеку флюсом: всю морду перекосоротило, глаз не видно. Тут он побежал в поликлинику и лечиться начал. Вылечился, и с тех пор больше не болел.